Добрая нынче зимушка, истинная: с высоченными сугробами, с заледенелыми гроздьями рябины там, где птицы не успели склевать ягоды, с инеем на ресницах, появляющимся в морозный день, когда прячешь нос в уютный шарф и дышишь в него, с рельефными узорами, оставленными морозом на окнах. А поля – белые-пребелые, и ни одной тёмной точки. Камни, коих всегда так много весной, когда наступает пора возделывать землю, отсиживались под снегом. Идти по такому полю будешь до-о-олго… пока не упрёшься в лес. Знакомые тёмные ели – густой слой зелёной тавуш смешали с волконскоитом, и чёрный травертин ольховых шишек. Тонкие светлые штрихи вытянувшихся как по струнке берёзок добавляют лёгкость в восприятие увиденного, и лес уже не кажется дремучим.Припорошенные валики сена хаотично разбросаны по полю. Что это – нерадивость забывчивого хуторянина?
– Рауль не убрал, поленился, – заметил моё недоумение Василий.
Мы остановились – какой искренний пейзаж!
– Сено, наверное, отсыреет?
– Ничего с ним не случится: уложено плотно, и сетка крепко стягивает. Ежели верхний слой и намокнет, внутрь влага не доберётся.
– А помнишь, мы видели сено, запакованное в плёнку?
– Это «cенаж в плёнке». Там другая технология хранения травы: за счёт герметичной защиты от влаги, воздуха и ультрафиолета максимально сохраняются все питательные свойства.
– Ты никак агроном? – в шутку предполагаю я.
– Почти, – улыбается он.
Василий приехал в Эстонию после срочной службы в армии и по распределению сельскохозяйственного техникума на Таллинский комбинат хлебопродуктов. Сначала сам устроился, а через пару месяцев и семья подъехала. Работа, учёба и ещё одна дочурка. Ну и куда же без новых знакомых и друзей. Так и остались – ни капли сожаления.
С Любой, работавшей в то время экскурсоводом, я впервые познакомилась лет десять назад, когда она повезла нас, не ведающих ещё о Лаахемааских просторах, девчонок, в Алтья, а потом в Кясму. Нагулялись мы тогда!
Ездят со мной Василий и Любаша, то вместе, то поодиночке – кто свободен, по эстонским весям, бродят по эстонским тропам… Так, за чаем, Василий готовит его по собственному рецепту, и бутербродами, за остановками в уютных кохвиках (Kohvik в переводе с эстонского – кафе) на кофе с плюшкой, за разговорами о природе проходят наши путешествия, наполненные теплотой общения и новыми открытиями.
Вспоминается, как мы на маковое поле ездили. Была у меня задумка: увидеть в Эстонии цветущие маки. Выбраться удалось в середине июля. Не лучший период – пора цветения подходила к концу, плюс метеорологи прогнозировали затяжные дожди. «Ничего там не останется», – уверяли меня. «Нет – так нет, а вдруг?» Правильно, что не отказалась от задуманного: нашли мы то заветное поле, недалеко от Таллина нашли. Среди скинувших алые лепестки растений и вытянувшихся столбиков с коробочками красовались дождавшиеся меня цветки. Кое-где мелькали ромашки, а на заднем плане яркой жёлтой полосой – рапс. Расстелила природа перед нами красно-бело-жёлтый ковёр. А с другой стороны разлилась морем светло-зелёная рожь. Упадёшь в неё, раскинув руки, и сквозь наклонившиеся над лицом ласковые колосья рассматриваешь идеальную синеву.
…
Накануне безостановочно сыпал мокрый снег, сыпал и сыпал, налипая на каждый сантиметр поверхности, с которой соприкасался. Всё было облеплено снегом, словно аппликацию наклеили. «Наконец удастся поснимать эстонскую зиму, – радовалась я. – Мне бы только ясную тихую погоду». Но тут никогда не угадаешь, и со временем привыкаешь и чувствуешь себя комфортно и в дождь, и когда ветер, ринувшись напролом через море, сдувает присевших на камни чаек. К вечеру он усилился и закрутил пургу. Море взбунтовалось и скрежетало всю ночь. В пять часов утра всё так же гудело – пурга и море пели дуэтом.
Солнце встаёт – низкое, с перламутровым отливом. Оно запоздало потягивается и разливается по макушкам сосен-великанов, отпуская бродить по лесу лукавых солнечных зайчиков. Погода как по заказу!
Снега местами по колено. Василий идёт первым. Чтобы облегчить себе ход, пытаюсь попадать в его следы, но получается только хуже. Его шаг шире, и я то и дело промахиваюсь, теряю равновесие и «ухожу» в бок, собирая сугробы.
– Стоп, – прерывает он мои стенания и показывает продолговатые ямки – косуля вечером прошла. Видишь, копытце поднималось высоко и опускалось ровно – животное не бежало, ступало осторожно. А вот тут лось стоял, объедал мягкую еловую хвою.
– Пока тихо, а чуть солнце разойдётся, выйдет из дымки – начнёт растапливать снег. Ох, берегись тогда, чтобы не попасть под снежный ком. Они, – показывает он на деревья, – церемониться не станут.
Лес редеет и подводит нас к следующему этапу – учебно-туристическому маршруту по болотным угодьям Виру. Угадывается только контур ожидающего первопроходцев дощатого настила. Указатель и информационный щит заледенели – три не три варежкой, лёд так просто не сдаётся. «Веди велосипед за руль», – предупреждает нас знак, надевший смешную шапочку из снега. Стражами стоят по обе стороны тропы деревья-близнецы. Не остановили, не зацепили корявыми ветками – хорошо, ты свой – топай дальше.
– Ты уверена, что где-нибудь не сломана доска? – оборачивается Василий. Он, как обычно, впереди.
Вокруг пригожесть неописуемая: низкорослые сосенки отбрасывают длинные тени, редкие проталины болотных озёр подсказывают, куда не нужно ступать, а цвет неба напоминает о том, что ты в Эстонии. Это самое небо отражается синим на белоснежье, а блёстки снега, как ответный визит, взбираются по солнечному лучику и отпечатываются на небе редкими хаотичными мазками… Всё таинственно мерцает.
Вот и смотровая вышка. Сверху хорошо заметна цепочка сдвоенных следов.
– Беляк на рассвете плутал.
– И куда он делся? Cледы обрываются…
– Знакомой тропой на лёжку шёл: петлял и вдруг прыжок в сторону от следа – «смётка» в простонародье.
– Вот бы его увидеть, – затеплилась надежда.
– Зайца не так просто поднять. Проходишь, бывает, перед самым его носом. А когда чуток отходишь, он подскакивает как ошпаренный и дёру!
– Откуда такие познания? Охотник что ли?
– Есть немного, – и снова эта его улыбка и загадочный прищур знатока леса.
– В похожем озерце, только на Кынну-Суурсоо, я купалась, – вспоминаю я свой пятиминутный июльский заплыв, когда потряхивало не от бодрящей воды – дно под ногами отсутствовало.
– Многие купаются – вода на болотах чистая, – одобрительно кивает Василий.
– Здесь удобно – площадка специальная сделана, а там пришлось на пятой точке съезжать и непонятно как выбираться. Спасибо, помогли – за руки вытянули.
Пока не искупался в болоте, ты обычный человек: не умеешь слушать тишину, не разбираешься в сакральном значении священных деревьев и камней, тебя не подпускают близко птицы и вообще ты просто ничегошеньки не понимаешь в смысле жизни.
Говорят, обратный путь короче. Действительно: идём быстрей, на каждом шагу не останавливаемся – всего лишь на каждом втором. Под елями зимует черничник. Деревца потоньше и послабее согнулись в сказочные арки: пройдёшь под ними – пригоршня удачи полагается. Посмотришь с одной стороны – куст кустом, а с другой – оленёнок на дыбы встал. А эта сосна неплохо справляется с новым образом – натуральная пальма.
День в разгаре. Ветер чувствует себя вольготнее и шныряет по верхушкам деревьев, осыпая нас снежинками.
«Плюх, плюх-плюх», – только и успевай уворачиваться, чтобы какая-нибудь масса потяжелее не угодила по голове или, что ещё хуже, на фотокамеру.
– Стой, стой, – кричу я Василию вполголоса, а он метров на десять меня уже опередил, и замираю – хохлатые синицы затеяли на нижних ветках ели догонялки. Ель стоит важная.
«Погоди, – думаю, – теперь мой черёд тебя удивлять».
– Этих синиц ещё гренадёрками называют.
– Орнитолог что ли?
– Почти, – смеюсь в ответ.
А вот и другие гости болота – навстречу парень и девушка. «Tere!» – обмениваемся мы приветствием и переглядываемся: не видать им нетронутого снега – мы уже натоптали там.
…
Мы добрались до Алтья к полудню. Вокруг ни души, только – что за чудо! – стайка снегирей на ольху опустилась. Яркими фонариками висят птицы на ветках. Подслеповатый дом, он стоит особняком, щурится в нашу сторону и зевает от скуки. Старая берёза, два могучих ствола вытянулись из одного корня, уронила на его крышу свои ветки. Деревянные изгороди охраняют вверенные им дворы. Одомашненные камни-лежебоки провожают нас бдительными взглядами. Ветер раскачивает птичьи кормушки, зазывая лесных птах. Укрывшись снежным пончо, дремлет в кадке вереск. У колодца притаился рассерженный дикобраз – вон как иголки торчат. Ой, это всего лишь куст – издалека и не поймёшь. Притихшие дома подглядывают за нами из-за занавесок и мечтают о лете. Ничего, скоро оживёт деревня, встрепенётся птицей, и разнесётся по округе весть: «Весна!»
Не избавиться от мысли, что мы здесь не одни: кто-то шушукается за спиной и негромко так присвистывает. Ветка хрустнула – синица встрепенулась. «Ш-ш-ш», – ветер промчался в тростниковых зарослях, вороша соломенные столбики. Поскорей бы море…
Отяжелевшие от снега сосновые лапы с неохотой приподнимаются, пропуская нас. Отпечатки следов – кто-то протоптал дорожку. Впереди… нет, не былинный камень, перевёрнутая лодка. Останавливаемся и гадаем: «Прямо пойти или свернуть?» Сворачиваем и погружаемся в мир оттенков серого – море примеряет грустную маску и недовольно бурчит. До берега вода не добралась – заледенела на подходе. Находиться на льду неуютно – что там, внизу… А вот ветру нравится: он ловко скользит по холодной шероховатой поверхности, высекая и разбрасывая крошечные стекляшки Балтики. Возвращаемся на перепутье – проверить направление «прямо». Лодка вздыхает, обижается – мы прошагали мимо.
Неразговорчивые серые камни нахлобучили зимние шапки и впали в уныние. Примёрзшая к бетонному основанию скамейка жалуется на судьбу. Сидеть на ней не решаемся – холодно. Зато речке всё нипочём – её путь неизменен. Слипшийся кусочек снега зацепился за кипрейные завитки и еле держится – ветер лохматит макушку растения.
Рыбацкие сараи, приютившиеся у самого подножия моря, напоминают нахохлившихся галок. Море дышит на них грядущими морозами и тревожной тоской по весеннему солнышку. Но не покинуть им этого участка суши – это их земля.