1 декабря – типа зима.
– Подморозило, не поскользнись там, – летит мне вслед.
– Типун тебе… – осуждаю того, у кого язык чешется сказать под руку.
Да, это не лето: в 10 утра висит тишина – никто не спешит покидать свои каменно-бесхарактерные жилища-убежища, берлоги, норы, трещинки. Иные и вовсе объявятся только весной. Насыщенный озоном воздух настырно проникает в ноздри. Озноб пробирает отзывчивый до птичьей жажды ручеёк. Овраг выдыхает несвежесть утонувших в воде листьев и бесстыже выставляет напоказ наготу своих погрузившихся в забытьё мистических владений.
Там, где течение ручья расширяется, недавно купались птицы: дрозды задорно шлёпали крыльями о воду, мелкие птахи с азартом поддерживали банную традицию. Серые вороны, не столь непосредственные и лёгкие на подъём, чинно заходили в купальню, оглядывались и приступали к водным процедурам – мочили перья живота и подхвостья. Дятел украдкой, не дай бог кто заметит, плескался в сторонке.
Да… шикарный стоял ноябрь!
Под ногами стонут и хрустят почерневшие листья – морозец их не пощадил. То, что надуло за ночь северным ветром, не в счет – земля почти всё впитала. А может быть, сам ветер смахнул и где-то схоронил снежинки?
Какой мудрой мыслью хотел поделиться со мной дуб? Не знаю, пробежала мимо него, вспугнув галок. Сейчас их время: рассыпаются по пустырям и пригоркам, что-то выискивают, судачат без перерыва и ноль внимания на затесавшихся в их компанию грачей. Потом они траурными тряпками повисают на ветках – всё приобретает печальный оттенок надвигающейся развязки. Я затыкаю уши, когда вороньё, слоняясь по голым кронам, бездарно горланит паршивенькие песни о голоде и собачьем холоде.
Ворчит ещё не замёрзший ручей – вероятно, не в духе. Лёд настоящий, но неокрепший – он проломился, не выдержав мой вес. Начищенный ботинок влез в затхлую жижу. Вода рядом – попробую отмыть. Так… осторожненько…
Мешочек с птичьим угощением крепко зажат в левой руке, фотокамера на шее – тоже цела… Ну кто, скажите, подставляет при падении руку? Созрел план оказания себе первой помощи: надо приложить холод – погружаю запястье в ручей. Он уже не ворчит – обескуражен. Кисть ломит от боли и холода – не понятно, от чего больше. Терплю. Пробегающий мимо спортсмен из любопытства притормаживает. Снегирёк перелетел на веточку пониже, но мне пока не до него.
Я долго не отхожу от ручья: успокаиваю, уговариваю – себя, его, синичек. Кстати, что c ними происходит? Вертятся под рукой, как детишки, которым не терпится получить сладкий подарок. Хочешь не хочешь – надо идти выполнять свою миссию. Нехитрая деревянная кормушка закреплена с помощью шнурков. Птиц это не смущает: проголодались, набросились на подсолнечник. Поползень выклёвывает куски подвешенного на дереве неприглядного ошмётка – то ли сало, то ли кусок мяса. По-видимому, его кладовая уже ломится от семечек – к кормушке не спешит.
На днях я стала свидетелем скандала между поползнем и сойкой. Она воровала припрятанные им запасы, а он свистел! Поползневая нервозность распространилась на всю округу. Воробьи сбились в дружную стаю и давай гомонить, синицы тренькали без умолку – все сопереживали бедняге. Сойка скрежетала-злорадствовала, взъерошив на макушке пёстрый чуб. Это безобразие продолжалось, пока не пожаловала ворона, – одним своим видом она развела спорщиков.
Дождь и снег, перебивая друг друга, затягивали унынием осенние виражи Коломенского. Дождеснег, увязавшись за мной, уже не отставал. Я поднялась по деревянной лестнице (знаю наперечёт все её ступеньки), оставив в прошлом овраг с послевкусием состарившейся осени. Осины тоскливо взирали на него сверху. Их исхудавшие станы колыхались от прикосновения ветра.
28 декабря 2019 г.: снега всё ещё нет…