Я решила, что обязательно побываю в Париже.

Лоранс ежедневно наблюдала за отражениями, появляющимися на блестящей металлической поверхности, и превращала комнату в мастерскую.

– Мне нравится глядеть на крыши. На моих глазах день ото дня разыгрывается история, не похожая на предыдущую. В Париже у нас будет небольшая квартирка, вид из окна не очень…

Я не перебивала её.

– Тут столько голубей! Они бывают надоедливыми и гулькают на один лад.

«Гулькают», – какое неожиданное слово.

Она говорила по-русски достаточно сносно – всё-таки шесть лет в претендующем на мегастатус и зависть городе.

– А там живут чайки, – она оживилась. – Они тоже поют.

– Они не поют, а орут, – внесла я уточнение.

Она улыбнулась.

Я не могла ошибиться: все эти годы её очень тянуло домой. И в то же время она не хотела потерять то, что происходило здесь, в этом доме на одном из уютных переулочков центра города. Ей было жаль расставаться с просторной квартирой на последнем этаже, где она могла работать, с крышей, нашёптывающей ей новые идеи, с тишиной внутреннего дворика и солнцем, которое в ясные вечера цеплялось за провода, протянутые между домами-соседями, и напоминало ей родной город. Она распахивала окно и на минутку, не более, закрывала глаза и беседовала с солнечным потоком, не скупясь одаривающим её вдохновением. Она любила тёплое яркое лето и море, которое собиралась навестить, прежде чем вернуться домой.

Флёр придуманного сюжета коснулся воображения и мягко осел в её творческом пространстве, переполненном реалиями окружающего мира вперемешку с художественными замыслами и точками повествовательной графики.

…Девочка, главная героиня её истории, жила с родителями по соседству. Окна их квартиры выходили на обе стороны дома. Те, что были обращены во дворик, переговаривались с окнами квартиры художницы. Окна – это глаза домов, как глаза людей: они всё замечают и всему могут дать визуальную оценку. Происходило такое общение, когда все уходили из дома. Оставался щенок, но разве мог он помешать доверительной беседе окон? Единственное, что мог сделать пёс, – это залезть на подоконник и следить за голубями. Его обожаемая юная хозяйка тоже любила подойти к окну и посмотреть, что происходит с другой его стороны. «Там совсем другая жизнь», – восхищалась она, но на улице это ощущение улетучивалось.

Я пришла к Лоранс в один из июньских вечеров: жара спала, но солнце по-прежнему безукоризненно исполняло свою партию – с усердием светило в окно. Вместе со светом в комнату проникал аромат цветущих лип. Всё это простое великолепие поразило меня и навеяло тоску по лету. Хотя странно тосковать по лету, когда оно повсюду вокруг: брызгает ливнями, одаривает благоуханьем цветов, малюет разноцветными мелками на асфальте и учит слётков летать.

Передо мной стояла изящная, невысокого роста молодая женщина.

– Проходите. Мы тут вещи собираем, – извинилась она за беспорядок.

На самом деле здесь царили два беспорядка: творческий и тот, который предшествует отъезду. В общем, беспорядки перемешались, и разграничить сферу влияния каждого не представлялось возможным.

«Какие мелочи», – подумала я и принялась разглядывать картины, ожидавшие своей очереди на упаковку.

– Скоро уезжаете? – начала я беседу.

– Через неделю, – ответила она.

Голос у неё тихий, убаюкивающий – таким бы сказки сказывать.

– А когда вернётесь?

– Мы уезжаем насовсем, – она произнесла эту фразу ещё тише.

Солнечный луч застыл на полпути к эскизу, на котором красовались берёзоньки.

Почему эта новость так меня взволновала? И голова сразу разболелась… Неожиданный поворот. Наверное, я что-то неправильно поняла. Мы познакомились на её персональной выставке, состоявшейся в одном дружественном нам обеим арт-пространстве… Я стремилась на поэтический вечер с острой потребностью раствориться в специфическом звучании верлибров, а открыла для себя её «Исчезающий пейзаж». Потом меня наповал сразил «Белый дрозд», а верлибры тем временем плыли по залу и находили своего слушателя. Какие-то из них пристроились подле меня – я обнаружила их позже, когда писала отзыв о вечере.

– Приезжайте в Париж, я покажу Вам такие места… где очень хорошо… – она мягко выдернула меня из дум.

Птицы разом сорвались с крыши, солнце спряталось за облаком, провода натянулись – повисла пауза. Лишь образ девчушки, как незаконченный рисунок, всё время находился рядом и наполнял моё сердце радостью от воспоминаний о детской площадке и любимых качелях, о купленной мамой в знаменитом «Лейпциге» игрушке-пингвине, голубятнях и голубях-почтальонах и много ещё о чём.

О своём думала и Лоранс. Она проводила меня до лифта. Когда за мной притворилась выкрашенная в приглушённый зелёный деревянная дверь подъезда, откуда-то сверху, кажется, из открытого окна последнего этажа, донёсся девичий смех, заскулил и залаял щенок.

Сегодня все открывают окна – жара…